Идеальная чайка

14 мая. Уроки Цирка

Я недавно читала в Harvard Business Review статью американца Касса Сайнстейн под названием "Уроки "Звездных войн". Там был такой пассаж: "В различных культурах устоялись свои обычаи и традиции. Мне первыми на ум приходят Санта-Клаус, Пасхальный кролик и Зубная фея. Но ничто не сравнится с тем моментом, когда вы садитесь с ребенком смотреть его первый в жизни эпизод «Звездных войн»." 


Честно говоря, мне жалко тех детей (причем не только американских), у которых самым прекрасным моментом в жизни являются "Звездные войны". Для нас, рождённых в СССР в шестидесятые (а также в сороковые и пятидесятые) годы, самым ярким воспоминанием детства является Любовь Орлова, которая в мини-юбке, стоя на жерле огромной пушки, поёт "Мэри верит в чудеса". Уже не говоря про колыбельную "Сон приходит на порог", которую Соломон Михоэлс на идише поёт для маленького Джеймса Паттерсона. В этот момент я плачу всегда, даже сейчас, несмотря на то, что музыка написана в фа-мажоре.

Режиссёр Максим Диденко решил поставить в театре Наций современную версию "Цирка" для тех, кто фильм не видел (а такие люди есть даже среди моих знакомых 1980 года рождения), или для любителей погрустить по ушедшей молодости. В своей рецензии газета "Московский комсомолец", кстати, считает, что фильм видели только "знатоки кино (их примерно полтора) и древние старички, которые в Театр Наций вряд ли придут." 

Сам Диденко фильм помнит, но решил показать то, что осталось "за кадром идеальной картины советского мира". Поэтому директор цирка Людвиг Осипович (в зажигательном исполнении Андрея Фомина) превратился у него в Ленина, дрессированные собачки - в Белку и Стрелку с огромными песьими головами и в советских тренировочных костюмах, а всю музыку Дунаевского модный композитор Иван Кушнир переписал в минорной тональности. 

Особенно демонической вышла песня "Весь век мы втроём, всё поём, всё поём!", которую в фильме исполняли ветераны цирка, катаясь по арене на огромных велосипедах. В спектакле Диденко её поет отрицательный герой фон Кнейшиц, когда его бросает прекрасная Марион Диксон и уходит к советскому артисту Петровичу.

Лучше всего режиссёру удалась визуально-техническая сторона спектакля. Чего там только не было: круглый экран во весь задник сцены, на котором демонстрировались стильные чёрно-белые картинки в стиле ретро-футуризма; наклонный вращающийся диск на самой сцене, где происходили действие; актёры в васильковых одеждах в стиле хромакей. На большом экране показывали картины космоса, а актёры валялись на синей сцене, их снимала камера и транслировала изображение на экран, соответственно, казалось, что Дапкунайте и ее партнёры парят в космическом пространстве.

Чернокожего ребёнка Марион изображал взрослый мулат, которому на голову надели сверток в виде новорожденного. Ингеборга носила его по сцене, а ноги мулата бегали за ней в таком же синем костюме, чтобы слиться с ее платьем. 

Диденко изобразил даже хрестоматийную сцену обжорства Райки (дочери директора цирка) в ресторане, подстроенного фон Кнейшицем, чтобы сорвать её новый цирковой номер "Полет в стратосферу" с Петровичем. После того, как Райка (вся в синем) съела разнообразные продукты (тоже абсолютно синие), она увеличилась в три раза, благодаря специальному надувному костюму. Он время от времени сдувался, поэтому Райка бегала за сцену подкачать воздух.

Любовное письмо Марион к Петровичу, которое по ошибке попало жениху Райки Скамейкину, выносили на сцену в виде огромных фосфоресцирующих в темноте букв, которые, как деревья, втыкали в сцену. А потом в этом лесу гуляли синие львы в исполнении тех же братьев-близнецов Рассомахиных, которые играли собачек.

В общем, шоу шикарное, идти надо, два часа пролетят, как стрела. Но (в отличие от Богомолова, который очень хорошо умеет эксплуатировать ностальгические темы советского детства) за душу не берёт. Несмотря на музыку в минорной тональности...