22 ноября. Мартин Лютер Пропаганда
Вчера на фестивале NET показали спектакль-перформанс швейцарского режиссёра Бориса Никитина (по-русски не говорит, в России никогда не жил, несмотря на имя) под названием "Martin Luther Propagandastück". Я до сих пор не могу прийти в себя и абсолютно не понимаю, что это было, и как они это сделали.
Странности начались ещё на подходе к зрительному залу. Всё происходило на полуразрушенном заводе, который теперь называется Центр Творческих Индустрий "Фабрика", где-то между улицей Фридриха Энгельса и Бакунинской. На обшарпанной проходной был приклеен белый лист А4 с напечатанной на принтере надписью: Фестиваль НЕТ, "Мартин Лютер Пропаганда". Мы прошли к одному из цехов, который называется "Актовый зал". Сразу после входа размещался бар, где бородатый бармен с гигантскими дредами разливал что-то в пластиковые стаканы. Дреды были такие огромные, что ему пришлось их завязать на затылке резинкой размером с футбольный мяч. Немного успокоилась я только тогда, когда увидела Романа Должанского и ещё несколько знакомых лиц из интеллектуальной театральной тусовки.
В спектакли принимал участие один немецкий актёр (синхронный перевод шёл у него за спиной на экране) и хор "Школы драматического искусства". Актер говорил около часа, а хор пел в паузах. Говорил он о разных вещах. Сначала про Фому неверующего, которому Христос предложил до него дотронуться, чтобы убедиться, что он воскрес, однако Фома решил не дотрагиваться и поверил просто так. Потом немец разделся до трусов (надо сказать, что он далеко не Аполлон) и начал рассказывать про свои страхи и комплексы (в стиле "новой искренности" Гришковца). Важно отметить, что ещё в самом начале спектакля он честно предупредил, что является профессиональным актёром, и всё, что будет происходить в этот вечер, он делает за деньги.
Говорил он на темы, которые относятся абсолютно ко всем: о том, что хочется заниматься чем-то интересным, но непонятно, чем - то ли айти, то ли современным театром; об одиночестве; о несправедливости; о том, что люди понимают нас совсем не так, как нам хотелось бы. Под конец он заговорил о самом эмоциональном - о любви. Что-то вроде того, что люди бояться признаваться в любви, потому что не хотят выглядеть наивными, или потому что надеются, что встретят кого-то получше, и что любовь - это также вопрос безусловной веры (как у Фомы), так как проверить, насколько человек искренен, невозможно. Потом он предложил посмотреть в глаза тому человеку, который сидит рядом с нами в зале, и признаться ему в любви (хотя бы мысленно). К этому моменту хор пел уже в полный голос, мы перестали замечать плохую фигуру немца в трусах, и единственное, что я помню, это то, что он подходит ко мне (а я сидела в первом ряду), долго смотрит мне в глаза и говорит "Ich liebe dich", а я плачу.
Вчера на фестивале NET показали спектакль-перформанс швейцарского режиссёра Бориса Никитина (по-русски не говорит, в России никогда не жил, несмотря на имя) под названием "Martin Luther Propagandastück". Я до сих пор не могу прийти в себя и абсолютно не понимаю, что это было, и как они это сделали.
Странности начались ещё на подходе к зрительному залу. Всё происходило на полуразрушенном заводе, который теперь называется Центр Творческих Индустрий "Фабрика", где-то между улицей Фридриха Энгельса и Бакунинской. На обшарпанной проходной был приклеен белый лист А4 с напечатанной на принтере надписью: Фестиваль НЕТ, "Мартин Лютер Пропаганда". Мы прошли к одному из цехов, который называется "Актовый зал". Сразу после входа размещался бар, где бородатый бармен с гигантскими дредами разливал что-то в пластиковые стаканы. Дреды были такие огромные, что ему пришлось их завязать на затылке резинкой размером с футбольный мяч. Немного успокоилась я только тогда, когда увидела Романа Должанского и ещё несколько знакомых лиц из интеллектуальной театральной тусовки.В спектакли принимал участие один немецкий актёр (синхронный перевод шёл у него за спиной на экране) и хор "Школы драматического искусства". Актер говорил около часа, а хор пел в паузах. Говорил он о разных вещах. Сначала про Фому неверующего, которому Христос предложил до него дотронуться, чтобы убедиться, что он воскрес, однако Фома решил не дотрагиваться и поверил просто так. Потом немец разделся до трусов (надо сказать, что он далеко не Аполлон) и начал рассказывать про свои страхи и комплексы (в стиле "новой искренности" Гришковца). Важно отметить, что ещё в самом начале спектакля он честно предупредил, что является профессиональным актёром, и всё, что будет происходить в этот вечер, он делает за деньги.
Говорил он на темы, которые относятся абсолютно ко всем: о том, что хочется заниматься чем-то интересным, но непонятно, чем - то ли айти, то ли современным театром; об одиночестве; о несправедливости; о том, что люди понимают нас совсем не так, как нам хотелось бы. Под конец он заговорил о самом эмоциональном - о любви. Что-то вроде того, что люди бояться признаваться в любви, потому что не хотят выглядеть наивными, или потому что надеются, что встретят кого-то получше, и что любовь - это также вопрос безусловной веры (как у Фомы), так как проверить, насколько человек искренен, невозможно. Потом он предложил посмотреть в глаза тому человеку, который сидит рядом с нами в зале, и признаться ему в любви (хотя бы мысленно). К этому моменту хор пел уже в полный голос, мы перестали замечать плохую фигуру немца в трусах, и единственное, что я помню, это то, что он подходит ко мне (а я сидела в первом ряду), долго смотрит мне в глаза и говорит "Ich liebe dich", а я плачу.
Комментарии
Отправить комментарий